Превращение в папу: когда?
Мужчины, которым от тридцати до сорока, в какой-то момент враз помолодели, и их ранняя седина уже не седина, и морщинки вокруг глаз – не морщинки. Все дело в том, что у моих друзей начался новый виток в жизни: они стали отцами.
Как это происходит, что еще вчера был беспечный молодой человек, огни дискотек, ночи без сна и устали, а сегодня он муж и отец – специалист по надеванию подгузников, купанию, укачиванию, кормлению кашей, игре в крепость. И руки умеют правильно обнять, и голос успокоить.
Родительство прорастает в мужчине не в один прекрасный день. И, зная своего мужа, я понимаю, что оно случилось с ним даже не в самый счастливый апрельский час, когда акушерка передала только что рожденного сына в его руки. Это было постепенное перерождение, и мне хорошо помнятся моменты, когда я смотрела на него и думала: он становится папой.
Когда он каждый день приезжал к нам в роддом и привыкал к новорожденному мальчику, спящему в прозрачном кювезе. Помню, в один из дней из другого города в гости заехали родственники, и я решила, что он не сможет нас навестить. Но в восемь вечера дверь скрипнула, и муж в белом халате прокрался в палату, шурша пакетом с минералкой и сахаром.
Когда наш сын, которому не было и месяца, намучившись от колик, засыпал на его груди, уместив крошечную головку под мужской подбородок. И после двадцатиминутного душа, в то время лучшей из всех возможных spa-процедур, я обнаруживала обоих мирно спящими на кровати.
Когда осенью еще не включили отопление, мы ходили по дому капустами и кутались, обкладывали детскую постель пластиковыми бутылками с горячей водой и грелкой, и перед сном, пока я кормила мальчика, он оборачивался детским одеялом, чтобы согреть и накрыть малыша своим теплом.
Когда в какую-то из пятниц я выпроваживала его на природу с коллегами, а он сомневался и сетовал, что у нас и так почти нет совместных выходных из-за его работы. Утром мы выглянули в окно, и он сказал: «Нечего и сомневаться! Я закончу сегодня в четыре, заеду за вами и мы поедем гулять – погода отличная». Я даже сказать ничего не могла, только улыбалась до ушей. Он застегнул молнию на портфеле, поцеловал нас в макушки и исчез до четырех. А тот совместный вечер стал одним из самых счастливых в нашей истории.
Когда мы впервые за долгое время проводили вечер вдвоем, то и дело посматривая на часы. Подъезжая к дому, я спросила у мужа: «Ты часто думал о сыне в эти три часа?» «Постоянно», – признался он, и я выдохнула: слава богу, я не одна такая ненормальная.
Когда в однодневной командировке у него была пара свободных часов перед самолетом, и он поехал в детский магазин. В два часа ночи такси домчало его домой, и он громко шептал, забираясь в постель: «Я купил отличные боди! Размер ведь 68? И игрушки!» Сын в тот день отмечал пять месяцев, 68-й становился мал, но следующим же утром мы облачились в новые одежды. И неважно, на сколько дней их хватило.
Когда мы приехали в гости к его родителям, и они приготовили для меня с сыном диван, а мужу постелили в бывшей детской. Но он отказался от отдельной комнаты. Завернулся в спальный мешок, гусеницей вытянулся вдоль нашего дивана, и на каждое детское мяуканье выбирался из кокона – помочь? Мне хорошо запомнилось полнолуние, бледный свет на стене, белые обои в блестках и он, качающий мальчика в лунном свете. Эта картина, его тихое пение надолго, если не навсегда, станут образом его как отца.
Когда трехлетний малыш, взревновав, стукнул нашего сына мячом, и ярость и обида за своего детеныша вскипела в нем, как кофе в турке, переливаясь через край. Он, конечно, сдержался, но львиный взгляд его и объятия, в которых он укрыл плачущего сына, мне никогда не забыть.
Когда я укачивала мальчика, спасая его от ноющих зубов и бессонницы, а он сидел рядом, хотя по телевизору шел матч, которого он давно ждал. Он знал, что мои ночи делятся на части, как на дольки яблоко. И если ребенок проснулся сегодня восемь раз, значит, я видела восемь снов. А если три раза, то и снов было три. Он не мог сберечь все мои сны, но чувствовал, как важно просто посидеть рядом.
Когда, прилетев из командировки, он рассказывал, что в самолете с родителями летел годовалый ребенок, который хныкал весь полет, не находя себе места. Пассажиры переглядывались, морщились, будто от зубной боли, а он ловил себя на мысли, что плач не мешает ему ни обедать, ни дремать, ни читать газету. То ли дело раньше, когда мы синхронно оборачивались на капризничающих в общественных местах детей. Все меняется, и мы меняемся вместе со всем.
Когда, развернув шахматную доску, он показывал в ролях, как в детстве играл фигурами в солдатиков. Он обещал, что дым будет стоять коромыслом, когда они с подросшим сыном начнут играть в солдатиков. Мужская часть семейства, вообще, с рождения ребенка намекала мне, что еще чуть-чуть, и мальчика заберут в настоящий мужской мир: насаживать мотыля на крючок, резаться в настольный хоккей, отправляться в поход с палаткой. Они и сейчас счастливы в своих мужских играх. А я жду их из походов – с мамонтами и без.
Когда во всех наших мечтах и планах стали фигурировать мы втроем. Трое и домик, трое и море, трое и тихий вечер на даче. Трое и четвертый. В прошлом сентябре мой муж впервые нес сына на плечах в детский сад. Я шла рядом, смотрела на них, весело болтающих о пустяках, и думала: сфотографировать этих двоих прямо сейчас, и на снимке можно будет увидеть двух абсолютных счастливцев – человека маленького и человека большого.
Оказаться отцом можно довольно легко, но очень нелегко быть им. Нужно иметь волю не сорваться, не пуститься в рыбалки, охоты, спортбары и мифические сверхурочные. Уметь зарабатывать. Брать ответственность. Не жаловаться. В полной мере разделить родительство. Только так пройденное с трудностями и радостями становится по-настоящему дорого.